– Штатскую одежду.
– Вот, значит, что… Серьезно собрался воевать?
– Да с чего вы взяли? – удивился я. – При чем тут война?
– С того. Ты что, думаешь, я не узнавал, как вы за Дунаем служили? Как воевали? – обиженно произнес старик. – Знакомых, слава богу, хватает. Да не бойся, Сережа, дальше меня это не пойдет.
– Вы тоже считаете, что переодеваться во вражескую форму низко? – раздраженно ответил ему.
– Успокойся. Прав не прав. Дело получалось?
– Получалось.
– Значит, прав. И здесь прав, давно надо этих бунтовщиков к ногтю, да теперь все либералы. Как же, дитятко играется… Тьфу. Думаешь, ты один такой умный? Что до тебя никто не хотел по старинке поработать?
– Нет, слишком умным себя не считаю. А вот насчет старины… Хотели бы, поработали. Снявши голову, по волосам не плачут. Ведь в рейдах это срабатывало.
– Сережа, но ведь ты сейчас не на войне.
– А вы сами в это верите? Тарас Порфирьевич, а как назвать произошедшее? Если бы это произошло, то турки сейчас примеряли бы, куда повесить ордена. Успешно уничтожен такой высокий чин…
– Хорошо, поможем чем можем, но тогда, Сережа, воюй всерьез, а то пока у тебя только одни разговоры.
– Поворотись, сынку, – ухмыльнулся я. – Красавец. Все торговки твои.
Красный как рак, Самойленко немного скованно рассматривал себя в зеркало. Примерка шла вовсю. Выглядел он справным хозяином: добротные юфтевые сапоги, штаны и пиджак из добротного сукна, белая «парадная» рубашка из хлопка, картуз. Все это преобразило сапера, а выправка лишь добавляла солидности. Этакий сверхсрочник, и на гражданке сумевший стать уважаемым человеком. Стоящий в стороне ефрейтор Иванов походил своей одеждой на бедного крестьянина, подавшегося в город на заработки. Лавров, лучший «револьверщик» в отряде, играл роль мастерового, сопровождающего хозяина. Я же в своей роли стал небогатым фабрикантом, одетым неброско, но с претензией на элегантность. Этакий денди русского разлива.
Переодев в штатское солдат, я мог теперь спокойно ознакомиться с будущим ТБД. Кроме того, сказывалась инерция: если ты служишь – изволь надевать мундир. Не должны господа революционеры ожидать такого от жандармов.
– Все, заканчиваем примерку. Фельдфебель, всю одежду аккуратно повесить, и чтобы она на виду не была, – приказал я Немову.
Потом начались будни. Не привлекая внимания, ежедневно пять человек выезжали для помощи станционным жандармам. На укрепление, так сказать. Это происходило постоянно и особого интереса ни у кого не вызывало. Вот только там мы переодевались и с надежными проводниками отправлялись в город. Прошел целый месяц, пока все не побывали на «экскурсии». Этого было недостаточно, но минимальное знание города было получено. Выяснилась не совсем приглядная картина: у Лукьяновского замка постоянно толпились родственники и знакомые политзаключенных. Последним передавались продукты, различные вещи, даже обеды. Короче, о тюрьме как о месте заключения можно забыть. Хорошо, что еще заключенные не разбежались. Расследование покушения на Федорчука продолжалось своим чередом.
В управление я буквально на крыльях прилетел. Отряд Гурко, перешедший Балканы, 5 декабря вошел в Софию, а сегодня в газетах написали об уничтожении армии Весселя-паши под Шейново и Шипкой.
– Слышали новости? – крикнул я, залетая в канцелярию. – Вломили мы им.
– Да, давненько нас так не радовали, – ответил пожилой письмоноситель. – Жалеете, что не в армии?
– Есть маленько…
– Почитайте, Сережа, порадуйте стариков, – предложил довольный Фекленко. – Старые канцелярские крысы, оказывается, кое-что могут.
Вчитавшись, я мысленно обозвал себя идиотом. Знаменитое «Чигиринское дело». В допросе атамана Олейника проскользнула фигура некоего Михаила, якобы он должен был закупить для восставших оружие, причем этот Михаил подчинялся «царскому комиссару» Найде.
– А этот Найда, Тарас Порфирьевич? – сказал я жалобно.
– Молодежь пошла, дочитать уже лень. Сидит он в Лукьяновке. Естественно, никакой он не Найда, а Яков Стефанович.
– Спасибо, Тарас Порфирьевич, что бы мы без вас делали.
– Побежал в тюрьму? Напрасно, он не заговорит.
– У меня заговорит.
– Дай Бог, дай Бог. Тогда мы получим сведения о других бутовщиках. Зайдите, голубчик, к Павлу Даниловичу, он вас ждет.
Найдя Белого, я поделился своими планами. Получив в ответ, что времена Ивана Грозного закончились, он потянул меня к Езжевскому. Михаил Казимирович, выслушав обе стороны, вздохнул и велел мне навести порядок в политическом крыле.
Для приведения тюрьмы в божий вид на всякий случай я прихватил десяток штурмовиков. И не прогадал. На входе в замок нас привычно освистали дежурившие здесь студенты.
– Митрофаныч, что это за балаган?
Старик надзиратель, вытянувшись, отрапортовал:
– Вашбродь, так намедни студентов привезли. А эти дружки ихние.
– Ясно, давай веди нас к «узникам совести».
Политическое крыло Лукьяновки встретило нас гулом и суетой. Заключенные переходили из одной камеры в другую, троица хорошо одетых молодых людей дымила в коридоре.
– Вашбродь, разрешите… – услышал у себя за спиной.
Поверив голову, я увидел двух надзирателей, несших шикарный обед.
– Проходи, служивые. Кому пищу несем?
– Господину Татищеву.
– Сам сидит?
– Господь с тобой, вашбродь, сынок…
– Постой пока, сейчас мы порядок наведем. И вам полегче станет. Синицын, свистни…
Переливчатый «разбойничий» свист мигом заставил всех замереть.
– Значится, так, граждане заключенные, – скопировав я Жеглова. – С этого момента весь этот балаган заканчивается. Проходим все в свои камеры…