Жандарм - Страница 72

– Вы тоже обратили внимание на эту брехню? Ну да. К сожалению, не получится. Нервным он стал последнее время, я боюсь его и трогать. Бог знает, что интеллигентишка выкинет. А вот дама, напротив, очень мило и, главное, полно поведала о своих делах. – Капитан усмехнулся, видимо вспомнив забавный момент.

– Довольно умно. – Озвучивать я не стал, но не сомневался ни секунды. Теперь у него появился новый источник.

– Не могли бы вы помочь мне в некотором деликатном деле?

– Попробуем. Ведь там задета честь дамы?

Некий Сема решил, что он выше звезд, и выставил претензию к даме. Сам он был никто и звать никак, но очень хотел стать всем. Короче, мне надо было просто пристрелить начинающего рэкетира и пару его дружков. Место, время – все это забота Свирина. Мое дело – аккуратно, чтобы никто не понял, положить эту троицу. Спустя три дня в трактир, где Сема изображал из себя Аль-Капоне, вломились осназовцы. И вот незадача, после визита образовалось пять трупов. Двое местных решили, что они круче, и достали ножи. Бывает. Отметеленный трактирщик услышал, что в следующий раз взорвут его клоповник, если так и будет у всякой шантрапы скупать вещички. Скромней, мол, надо быть. Полицаям наш рейд был только в радость: когда еще чужими руками порядок навести можно. Полицмейстер доволен, меньше стало жалоб.

Мои эскапады особо в управлении никого не удивили. Что взять с болезненного? А цепочка постепенно раскручивалась, но опять его величество случай поставил крест на моем участии в расследовании.

*** * ***

– Читайте, Сергей Петрович. – Панютин устало откинулся в кресле.

Похоже, допекли мужика. Сдает. Беру лежащий листок и начинаю читать.

...

«По поводу покушения на жизнь киевского товарища прокурора М. М. Котляревского. Прокламация. После 23 февраля 1878 года
В ночь на 23 февраля в Киеве было сделано покушение на жизнь товарища прокурора Котляревского. Считаем своей обязанностью выяснить перед русским обществом мотивы этого покушения.
Последние годы с очевидной ясностью показали нам, что вся деятельность, прямо или косвенно имеющая в виду интересы нашего обобранного и забитого народа, преследуется самым бесчеловечным образом, деятели подвергаются невиданному с апостольских времен гонению. Эта гнусная травля, опозорившая наше правительство, продолжается уже несколько лет. Сотни людей часто за мирные речи, только обращения к народу, за книжки, вся преступность которых нередко заключается только в том, что в них объяснялось народу его бедственное положение, – сотни людей только за это бросались в тюрьмы, шли в ссылки, на каторгу, замуровывались в центральные тюрьмы – эти новейшие варварские изобретения полицейско-чиновного государства.
Что оставалось делать нам, социалистам-революционерам, горячо желающим народного блага и решительно не имеющим никакой надежды на возможность мирного ведения дела в таком государстве, где все придавлено, принижено, где торжествует зло и надменно господствует плеть и тюрьма в лице своих представителей – полицейских, гражданских и иных чиновников, в лице всяких обирал и пиявок? Скрепя сердце мы решились прибегнуть к средству, против которого во всякое другое время протестовали бы всеми силами души».
Печать «Исполнительный комитет русский социально-революционной партии».

Финиш. Полный, это уже городская герилья. В моем времени ее так и не задавили, хотя очень старались и гуманизмом там и не пахло. Твою мать, ведь сейчас кровищи будет, натуральная резня.

– Вот так, Сергей Петрович, эту грамотку прислали с экспрессом, – продолжил он. – Покушение на жизнь. Сволочи. Его просто подстерегли и расстреляли из револьверов.

– Наши действия?

– Ваш отряд завтра отправляется обратно в Киев. Василий Дементьевич просил вас вернуть. Там почти не осталось свободных людей.

Глава 14

Опять мы на вокзале, и я ловлю себя на мысли, что сейчас должен выйти Белый. Не угадал, появившийся Закель поволок нас к стоящим в стороне пролеткам, попутно рассказывая мне о покушении более подробно.

– …Представляете, Сергей, двое подстерегли его у самого дома, грамотно так, и сделали в него три выстрела, а после один из них подошел и еще дважды выстрелил в раненого Котляровского.

– Добивали, значит. А раньше они это не делали.

– Вот именно. И не расклеивали листовки, в которых заявляют, что следующим будет барон Гейкинг.

– Так. Запугать, значит, пытаются. Не выйдет.

С такими веселыми новостями мы прибыли в замок.

– Сюрприз, – весело оскалился Закель.

Действительно, «сюрпрайз». Передо мной стоял довольный и скалящийся, зараза, Курт Мейр.

– Ну, рассказывайте, что случилось и кто где сейчас?

– Сергей Петрович, давайте пройдемте в кабинет. – И Курт сделал исконно русский жест, хлопнув себя по горлу.

Правда, сначала накатили по сотке. Кто же на сухую говорит? Плотно закусив, поскольку был голоден, я узнал местные новости: батальон наш перевели под Питер, выделили место под строительство, которое, естественно, и не думало начинаться.

– …Сергей Петрович, эти сволочи нагло вымогали у нас отступные. Вот я и не сдержался. – И не тени раскаяния на лице у Курта.

Закель и Белый с живейшим интересом слушают о похождениях больных на всю голову осназовцах. Правильно, кто в здравом уме будет ссориться с интендантами? Ответ: мы. Причем двум дородным чиновникам пришлось искупаться. На вопли, что это невозможно, был рубленый ответ – для русского нет невозможного. Плюнув и виртуозно обложив матом Курта и его парней, мужики перебрались вброд. И пожаловались своему покровителю на молокососа. Протектор в чине штабс-капитана вякнул насчет суда. Зря это он. Не подумал. Его, раскачав, швырнули поглубже. Так что впечатлений у штабса была масса, и все отрицательные. Вот попытка отомстить наглецам провалилась. Приехавший генерал со свитой увидели оборудованный лагерь с землянками и злыми головорезами, которые хотели после Балкан жить по-людски. Обстановка была крайне напряженной, батальон фактически был готов начать партизанскую войну против чинуш. Поэтому приняли соломоново решение. Чтобы не злить людей, Курта послали в Киев. На усиление, так сказать, а для батальона спешно стали возводить казармы.